| Далее |
Анри Корбэн
предисловие
Вначале нужно объяснить в нескольких строчках смысл заглавия и структуру
данного исследования. Работая над ним мы не имели предшественников, которые
смогли бы проложить нам путь.
1. Прежде всего, мы говорим об "исламской философии", а не об "арабской
философии" (термин, превалирующий в исследованиях, начиная со Средних
Веков). Пророк Ислама был, конечно же, арабом из Аравии; литературный
арабский является языком коранического Откровения, литургическим языком
молитвы, языком философской терминологии, использовавшейся как арабами, так
и не арабами. В то же время смысл определений эволюционировал на протяжении
столетий. В наше время термин "арабский" как в повседневном, так и в
официальном употреблении относится к этническому, национальному и
политическому концепту, с которым не совпадают ни религиозный концепт
"Ислама", ни границы его ойкумены. Арабские и арабизированные народы в
настоящее время составляют меньшинство в исламской умме. Вселенский смысл
слова "Ислам" не может быть ограничен национальными или этническими
профанными рамками. Это очевидно каждому, кто жил в неарабской мусульманской
стране.
Нам, конечно, могут возразить, что определение "арабская философия" относится
к философским работам, написанным на арабском языке. Ведь литературный
арабский язык и в наши дни литургически связывает как неарабские элементы
исламской уммы, так и различные национальности большой арабской нации,
каждая из которых говорит на определенном диалекте этого языка. К сожалению,
это лингвистическое объяснение неадекватно и недостаточно. Если его принять,
то становится непонятным, куда отнести таких иранских мыслителей, как
исмаилитский философ Насир-и Хосров (XI в.) или Афзалуддин Кашани (XII в.),
ученик Насираддина Туси, все произведения которых написаны на персидском
языке, не говоря уже о тех философах, начиная с Авиценны и Сухраварди и
заканчивая Мир Дамадом (XVII в.) и Хади Сабзавари (XIX в.), творивших то на
персидском, то на литературном арабском. Персидский язык и в наши дни не
прекратил играть роль языка культуры (например, у исмаилитов Памира он
выполняет роль литургического языка). Проводя сравнение с европейской
цивилизацией можно привести такой пример: несмотря на то, что Декарт,
Спиноза, Кант, Гегель часто писали на латыни, их нельзя рассматривать в
качестве "латинских" или романских философов.
Для того чтобы раскрыть мыслительный мир, о котором мы будем говорить ниже,
необходимо ввести более широкое определение, которое позволит сохранить
духовную всемирность концепта "Ислам" и одновременно удержать на должной
высоте значение слова "арабский", неотделимого от пророческого горизонта
коранического Откровения. Оставляя в стороне "ортодоксальные" взгляды,
ставящие под сомнение "мусульманство" того или иного философа, мы будем
говорить об "исламской философии", как о философии, логос и модальности
которой сущностно связаны с этой мировой религией, учитывая, однако, что
Ислам не исчерпывается рамками канонического права (фикх).
2. Исламская философия не может быть ограничена схемой, традиционно
повторяющейся в наших учебниках по истории философии, ограничивающимися
несколькими великими именами, ставшими известными в Европе благодаря
латинским переводам средневековых схоластов. Безусловно, переводы арабских
книг на латынь, выполнявшиеся в Толедо и на Сицилии, были культурным фактом
огромного значения, однако они абсолютно недостаточны для того, чтобы
ориентироваться в философской мысли Ислама, постичь ее смысл и развитие.
Абсолютно неверно говорить о том, что эта мысль кончилась вместе со смертью
Аверроэса (1198 г.). Труды мыслителя из Кордовы, переведенные на латинский
язык, породили на Западе аверроизм, перечеркнувший "латинский авиценнизм".
На Востоке, точнее в Иране, аверроизм остался незамеченным, и критика
философии Газали никогда не рассматривалась как нечто, положившее конец
авиценновской традиции.
3. Ход развития и значение философского размышления в Исламе не могут быть
поняты, исходя из нашего термина "философия", из значения, которым мы
наделяем это слово. Термины фальсафа и файласуф, являющиеся арабской
транскрипцией греческих слов и относящиеся к перипатетикам и неоплатоникам
первых веков Ислама не являются точными отражениями наших концептов
"философы" и "философия". Различие между философией и теологией на Западе
восходит к средневековой схоластике. Оно предполагает "секуляризацию", идея
которой не могла зародиться в Исламе, потому что мусульманская умма не знала
феномена Церкви со всеми соответствующими последствиями.
Как будет отмечено ниже, термин хикмат является эквивалентом греческого слова
софия; термин хикмат илахийа является буквальным эквивалентом греческого
теософия. Метафизика определяется как нечто, трактующее Илахийат, Divinalia
(Божественные Атрибуты). Термин ильм илахи (божественная наука) не может
быть переведен как "теодицея". Смысл, вкладывавшийся мусульманскими
историками (начиная от Шахрастани в XII в. и заканчивая Кутбиддином Ашкевари
в XVII в.) в писания "греческих Мудрецов" позволяет говорить о том, что их
мудрость виделась мусульманам исходящей из "Ниши светочей пророчества". Вот
почему тот, кто механически переносит на исламский мир отношения между
философией и религией, традиционно бытовавшие на Западе, совершает ошибку.
Конечно, и в мире Ислама философия знала тяжелые времена, однако сложности
были другими, нежели в Христианстве. Философское исследование (тахкик)
чувствовало себя в Исламе "как у себя дома" потому, что здесь оно отражало
фундаментальный смысл пророчества и пророческого Откровения, с его
имплицитными герменевтическими проблемами. Философия в мире Ислама принимает
форму "пророческой философии". Вот почему в настоящем исследовании мы отдаем
первое место пророческой философии шиизма, полразделяющеся на два главных
ответвления: двенадцатиричный имамизм и исмаилизм. Настоящее исследования
этих двух философских традиций не имеет аналогов. Мы черпали свою информацию
не у "ересиографов", а обращались к первоисточникам.
Соответственно, невозможно объяснить сущность хикмат в Исламе, не касаясь
мистики, т.е. суфизма в его различных аспектах (как в аспекте духовного
опыта, так и спекулятивной теософии, укорененной в шиитском эзотеризме). Как
будет сказано ниже, усилия Сухраварди, а вслед за тем и всей школы
Ишракийун, были направлены на то, чтобы объединить философское исследование
и личную духовную реализацию. История философии и история духовности в
Исламе неразделимы.
4. В данном исследовании мы были ограничены строгими рамками. Невозможно было
дать исследование некоторых проблем у определенных философов в развернутом
виде. В то же время, говоря о наименее известных доктринах и принимая во
внимание то, что наша книга адресована всем философам, а не только
востоковедам, мы не могли довольствоваться аллюзиями или ограничиваться
простыми упоминаниями из энциклопедического словаря. Хотелось бы верить, что
мы дали необходимый минимум информации.
Естественно, привычная схема периодизации истории философии, совпадающая со
схемой периодизации истории и подразделяющаяся на три периода: Древний мир,
Средние Века, Новое время, неприложима к периодизации истории исламской
философии. Столь же неубедительно было бы говорить о том, что Средние века
на Востоке длятся по сей день. Существуют более серьезные показатели для
характеристики "типа мышления", чем простые хронологические отсылки, и
существуют школы исламской мысли, живущие в Исламе от начала этой
цивилизации до наших дней. Не нужно забывать и то, что сами исламские
мыслители проводили периодизацию по свойственному им плану, основанному на
циклах пророчества. Кутбиддин Ашкевари, например, разделил свою историю на
три больших цикла: мыслители, предшествующие Исламу; суннитские мыслители;
шиитские мыслители.
Мы, в свою очередь, предлагаем свою периодизацию, выделяя три больших периода:
А) Первый период от истоков до смерти Аверроэса (1198 г.). По ряду причин этот
период наиболее известен в Европе. Вместе с Аверроэсом в западном Исламе
закончилось что-то очень важное. В ту же эпоху, вместе с Сухраварди и Ибн
Араби на Востоке началось что-то, что продолжается и по сей день.
Уже при рассмотрении этого периода мы высветили ряд аспектов, ставших
известными только в результате двадцати последних лет исследований. Рамки
данного исследования и минимум тех знаний, которые мы должны были дать,
заставили нас посвятить ему первую часть исследования.
Б) Второй период растянулся на три столетия, предшествующие сефевидскому
ренессансу в Иране. Его основной темой было явление, обозначенное нами как
"суфийская метафизика": развитие школы Ибн Араби и школы Наджма Кубра,
объединение суфизма с двенадцатиричным шиизмом, с одной стороны, и с
реформированным исмаилизмом после разрушения монголами Аламута (1256 г.), с
другой.
В) Третий период. Мы уже констатировали, что в западном Исламе после смерти
Аверроэса философские исследования ушли в тень. В то же время в XVI в. в
эпоху сефевидского ренессанса в Иране произошел плодотворный расцвет мысли,
продолжающийся через каджарский период вплоть до наших дней. У нас еще будет
возможность поговорить о том, почему этот феномен произошел именно в Иране,
в шиитской среде. Иранское исламское мышление дает нам перспективу будущего
мусульманской философии.
В первой части данного исследования мы не избежали упоминания многих
мыслителей второго и третьего периодов. Ведь невозможно определить сущность
шиитской мысли, в том виде, в каком она содержится в учении Имамов первых
трех веков хиджры, не привлекая философов, комментировавших это учение.
Детальное описание трудов этих мыслителей содержится во второй части книги.
Два дорогих друга, один - иранец-шиит, другой - араб-суннит из Сирии, помогли
нам довести до конца написание первой части и снабдили нас драгоценным
материалом, использованным в восьми главах этого труда. Это г-н Сейид
Хуссейн Наср, профессор филологического факультета Тегеранского
университета, и г-н Осман Яхья, научный сотрудник сирийского Центра научных
исследований. Нам свойственны общие взгляды на сущность духовного Ислама;
нижеследующие страницы призваны их отразить.
Тегеран, 1962 г.
А. Корбэн
Директор Департамента Школы научных исследований при Сорбонне
Директор Франко-иранского института (г. Тегеран)
I. ИСТОЧНИКИ ФИЛОСОФСКОГО МЫШЛЕНИЯ В ИСЛАМЕ
1. Духовное толкование Корана
На Западе весьма распространено утверждение о том, что в Коране нет ничего ни
мистического, ни философского, и что философы и мистики ничем ему не
обязаны. Вопрос, однако, заключается не в том, что люди Запада находят или
не находят в Коране, а в том, что в нем нашли мусульмане.
Исламская философия представляет собой прежде всего творение мыслителей,
принадлежащих к религиозной общности, характеризующейся кораническим
выражением Ахль аль-Китаб : люди, наследующие священную Книгу, т.е. люди,
религия которых основана на книге, "ниспосланной с Неба", Книге, открытой
пророком и преподанной через этого пророка. Определение "люди Книги"
является общим для евреев, христиан и мусульман (зороастрийцы благодаря
Авесте также заслуживают этой привилегии; тем, кого называют "Сабеи Харрана"1
повезло меньше).
Общей для всех этих религий является проблема, заданная объединяющим их
религиозным феноменом: феноменом священной Книги, регулирующей жизнь в этом
мире и ведущей за его пределы. Первой и последней задачей является понимание
подлинного смысла этой Книги. Однако модус такого понимания обусловлен
модусом бытия того, кто понимает; соответственно внутреннее состояние
верующего обусловлено его способом понимания. Данная ситуация является
ситуацией герменевтической, т.е. ситуацией, в которой верующий, открывший
подлинный смысл, одновременно начинает подлинную жизнь. Эта подлинность
смысла, совпадающая с подлинностью бытия, реальность смысла и подлинность
реальности воплощаются в одном из ключевых терминов исламской философии:
слове хакикат.
Термин хакикат несет помимо других функций значение подлинного смысла
божественных Откровений, т.е. смысла, являющегося сущностным и духовным.
Исходя из этого, можно сказать, что феномен "Священной Книги" заключает в
себе собственную антропологию, исходит из духовно детерминированной культуры
и одновременно стимулирует и ориентирует эту культуру к определенному типу
философии. Есть нечто общее в проблемах поиска подлинного смысла в
Христианстве и в Исламе, в герменевтике Библии и герменевтике Корана. Но
есть также и глубокие различия. Сходства и различия будут рассмотрены в
рамках этой книги.
Указание на духовный смысл как на цель подразумевает, что есть смысл, не
являющийся духовным, а между ними двумя расположена градация множества
смыслов. Все зависит от исходного акта сознания, проецирующего перспективу
понимания с законами, ей присущими. Этот акт, посредством которого сознанию
открывается герменевтическая перспектива, открывает также мир, который
сознанию нужно организовать и иерархизировать. С этой точки зрения феномен
священной Книги породил в Исламе и Христианстве перекликающиеся структуры; в
конечном счете, в той мере, в которой отличаются друг от друга подходы к
подлинному смыслу, отличаются также ситуации и трудности, возникающие в
обеих религиях.
Первое, что нужно здесь отметить - отсутствие в Исламе феномена Церкви. Не
существует в Исламе и сообщества клерикалов, "отмеченных благодатью", в нем
нет догматического Священного Предания, авторитета первосвященника
(Понтифика или Патриарха), ни Синода или конклава, защищающего догмы. Со II
века, после подавления движения монтанистов догматическое учение Церкви
вытеснило как пророческую инспирацию, так и свободу духовной герменевтики. С
другой стороны взлет и расцвет христианского сознания шли параллельно с
пробуждением и ростом сознания исторического. Христианское мышление
центрировано первым годом христианской эры: божественное Воплощение отметило
приход Бога в историческое время. Последствием этого является повышенное
внимание религиозного сознания христиан к историческому смыслу,
идентифицированному с буквальным и подлинным смыслом Писания.
Здесь конечно необходимо упомянуть знаменитую теорию четырех смыслов, к
которой относятся согласно классической формуле: littera (sensus historicus)
gesta docet; quid credas, allegoria; moralis, quid agas; quid speras,
anagogia.2
Между тем сегодня требуется большая смелость, чтобы лишить силы
археологические и исторические открытия во имя духовной интерпретации.
Проблема, затронутая здесь, требует комплексного подхода. Встает вопрос: в
какой мере Церковь в своих официальных формах может солидаризироваться с
господством буквального и исторического подхода? Солидарность с подобным
господством ведет к смешению символа и аллегории. Аллегория безобидна;
духовный смысл может быть революционным. Есть ли в рамках Церкви сообщества,
продолжающие духовную герменевтику и обновляющие ее горизонты? Есть нечто
общее в том, как толкуют Книгу Бытия, Исход или Апокалипсис Беме и
Сведенборг, и в том толковании Корана, которое присуще шиитам, исмаилитам и
двенадцатиричникам, или суфийским теософам школы Ибн Араби. Это общее
заключается в перспективе множества планов бытия, множества миров, каждый из
которых является символом других.
Религиозное сознание в Исламе центрировано не фактом истории, но фактом
метаистории (под этим подразумевается не пост-историческое, но
сверх-историческое). Это факт примордиальный, предшествующий нашей
эмпирической истории, это божественный вопрос, адресованный человеческим
душам, предсуществующим земному миру: "Разве не Господь Ваш Я?" (Коран,
7.171). Радостное согласие, выраженное в ответе на этот вопрос, знаменует
собой заключение вечного пакта верности, а призывать людей к верности этому
пакту время от времени должны пророки; их периодическое появление формирует
"пророческий цикл". Провозглашаемое пророками находит свое выражение в
Писании позитивных религий: в божественном Законе, шариате. Встает вопрос:
остается ли в вероучении еще что-нибудь помимо этого буквального смысла? И
каким образом можно понять подлинный смысл, хакикат?
Знаменитый философ Насир-и Хосров (XI в.), один из великих деятелей иранского
исмаилизма, писал по этому поводу: "Позитивная религия (шариат) - это
экзотерический аспект Идеи (хакикат), а Идея - это эзотерический аспект
позитивной религии... Позитивная религия - это символ (митхаль); Идея - это
символизируемое (мамтхуль). Экзотерика - это постоянная пульсация,
осуществляющаяся в мировых циклах и периодах; эзотерика - это божественная
Энергия, не подчиненная становлению".
Хакикат не может определяться догмами Предания. Но он требует Проводников,
Инициаторов, которые ему следуют. Цикл пророчества закрыт; пророков больше
не будет. Каким образом религиозная история человечества продолжается после
"Печати пророков"? Этот вопрос и ответ на него составляют религиозный
феномен шиитского Ислама, в котором профетология дополнена имамологией. Вот
почему мы настаиваем на "пророческой философии" шиизма. Она содержит в себе
полярность шариата и хакиката; ее миссия заключается в сохранении и спасении
духовного смысла божественных Откровений, т.е. тайного, эзотерического
смысла. От этого зависит существование духовного Ислама. Иначе произойдет
погружение Ислама в процесс, который уже пережило Христианство: процесс
вырождения богословских систем в социальные и политические идеологии,
вырождения богословского мессианизма в мессианизм социальный.
К сожалению, европейские исследования Ислама грешат именно таким подходом. Не
проводился глубокий анализ философских работ. Практически полностью
исследователи пренебрегали шиитским фактором, в то время как многие
постулаты исламской философии и смысл суфизма не могут быть рассмотрены вне
зависимости от смысла шиизма. К примеру, исмаилитский шиизм, своего рода
исламский Гнозис, со своими обширными темами и разработанной лексикой, уже
существовал до рождения философа Авиценны и предопределил работы последнего.
Философское мышление в Исламе не сталкивалось с проблемами т.н. "исторического
сознания", но основывалось на двойном движении: исхождении от Начала
(мабда`) и возвращении к Началу (ма`ад) в вертикальном измерении. Формы
мыслятся здесь, скорее, в пространстве, чем во времени. Наши мыслители видят
мир не в "эволюции" на горизонтальной плоскости, но в восхождении, прошлое
находится не позади нас, но "под нашими ногами". На эту ось нанизаны смыслы
божественных Откровений, соответствующие духовным иерархиям, уровням
вселенной, открывающимся с порога метаистории. Такое мышление
разворачивается, не считаясь с запретами догматического Предания. На этом
пути оно может столкнуться лишь с шариатом, в том случае, если им отрицается
хакикат. Такое отрицание часто было характерно для буквалистов и докторов
исламского права.
Однако не философы открыли эту драматическую страницу. Эта драма началась на
следующий день после смерти Пророка. Все учение, преподанное шиитскими
Имамами, дошло до нас в виде обширного корпуса, позволяющего нам проследить,
почему в XVI в. в сефевидском3
Иране этой философии суждено было пережить великолепный ренессанс.
На протяжении веков идеи, направляющие шиитскую профетологию не прерывались в
своем развитии. Вот темы, вытекающие из нее: утверждение идентичности Ангела
Знания (Акль фааль, активный Интеллект) и Ангела Откровения (Рух аль-Кудс,
Святой Дух, Ангел Гавриил); тема пророческого знания в гносеологии Фараби и
Авиценны; идея о мудрости греческих Мудрецов, происходящей из "Ниши светочей
пророчества"; идея о существовании хикмат илахийа, теософии, не являющейся
ни философией, ни теологией в обыденном смысле. Именно отделение теологии от
философии, восходящее на Западе к латинской схоластике, является первым
симптомом "метафизического обмирщения", приведшего к отделению веры от
знания и в пределе к идее "двойственной истины", проповеданной если не
Аверроэсом, то его последователями-аверроистами; однако этот аверроизм
справедливо отделял себя от пророческой философии Ислама. Западной наукой он
долгое время рассматривался в качестве последнего слова исламской философии,
в то время как он был всего лишь тупиком, эпизодом, игнорировавшимся
мыслителями восточного Ислама.